Я просто хотела быть честной всегда… а получаюсь какой-то эгоисткой

Моя история… Я начну немного издалека, просто чтобы обрисовать все настолько, насколько способна моя рука.

Мне почти 24 года, самое начало жизни, казалось бы прекрасное время но… есть целая куча этих но. Такое чувство, что до этого в моей жизни была сплошная белая полоса, не омраченная грозовыми тучами. Я всегда мечтала о любви, настоящей, такой, какую ее описывают в книгах: «любить так, чтобы ни есть, ни спать…». Я не торопилась и никого не искала, мой свет пришел ко мне сам.

Мы были вместе почти два года, я не видела другого солнца кроме него, вся моя жизнь вдруг стала вращаться вокруг его вселенной. Я не знаю, знакомо ли вам чувство, когда внутри вас живут мириады бабочек, которые от звука его голоса просыпаются и шелестят крылышками, это невозможно описать словами, это сродни чуду, волшебству. Это так замечательно заботиться о ком-то, любить, наверное, это главное предназначение в жизни, просто знать, что тебя ждут, в тебе нуждаются.

Мы проводили вместе каждую свободную минутку, строили планы на будущее, собирались этим летом уехать в Киргизию в горы. Я не верила, что все это происходит со мной, что на меня свалилось такое счастье, я каждый раз благодарила Бога и судьбу за то, что на моей дороге встретился этот человек.

Приближалась зима, ничего не предвещало беды, они пришла сама в начале февраля. Он позвонил, сказал, что зайдет за мной в спорткомплекс, и мы пойдем на какой-то замечательный фильм. Я сбегала по лестнице в фойе с чувством знакомой эйфории в ожидании увидеть его снова… Никого не было. Я подождала его немного, после чего привычным движением откинула крышку мобильника и набрала его номер:

— У тебя все в порядке?
— Да, конечно, прости меня, я только что пришел с работы, очень устал, давай сходим завтра.
— Конечно, мой хороший, отдыхай, доброй тебе ночи.

На следующий день он не пришел снова, но позвонил сам, сказал, что сегодня тоже не сможет, у меня кольнуло где-то в глубине сердца, но я снова сказала ему, чтобы он спокойно отдыхал и что мы все успеем. На следующий день он не пришел, но вновь позвонил, а когда я спросила, все ли в порядке, он сказал, что сейчас оденется и придет за мной, но голос его был какой-то другой, появились какие-то незнакомые доселе нотки…

Мне стало страшно, и именно это и побудило меня сказать ему, что если он не хочет, мы можем никуда сегодня не ходить. Он согласился. С этих трех дней все и началось. Он перестал приходить встречать меня, перестал звонить, а раньше желал доброй ночи каждый раз. Я спрашивала, не обидела ли его чем-то, почему он так отвернулся от меня. Ответа не последовало. Через несколько дней он пришел, принес мне какие-то диски, после чего мы пошли домой.

Было уже темно, он что-то говорил, я даже не помню что именно, но впервые он не взял меня за руку, не взял чехол с гитарой и усилителем, мы шли осыпаемые метелью как совершенно чужие люди. Я шла на автопилоте, натолкнувшись на его равнодушие, реветь от ужаса было нельзя, я просто шла с маской на лице, опустив голову.

Всегда раньше он провожал меня до двери моей квартиры, потому как говорил, что так ему спокойнее, а тут оставил на углу дома в одиннадцатом часу вечера в феврале. Он уходил, не обняв меня на прощание, как делал до этого тысячу раз, он даже ни разу не обернулся. А я все так и стояла, вцепившись мертвой хваткой в чехол гитары. Мир рушился так просто и быстро, что я не успевала это осознавать.

Я никогда не плачу, хотя нет, это не так, конечно же плачу но так, чтобы никто этого не видел. У меня имидж девочки, у которой все всегда хорошо. Я не помню, как я зашла домой и не помню тот вечер. Вы когда-нибудь слышал звон разбивающейся мечты? В ту ночь он был моей колыбельной… Сейчас я честно признаюсь себе, что именно тогда в ту ночь все стало ясно и понятно, сердце — это ведь не просто кусочек плоти, оно живет, чувствует и все понимает. Но понять и принять — разные вещи.

Так потянулись дни, которые как-то резко утратили краски, я ходила на работу только потому, что так было нужно, чтобы не посеять в сердцах близких людей тревогу. А ночами, сидя на подоконнике, изливала боль своим коленкам, лучшим моим собеседникам. Я почти не спала, ничего не ела и просто умирала изнутри.

Я пыталась просить его объяснить, что происходит. Ведь это было бы честно, если бы он пришел и сказал, что-нибудь в этом роде: «знаешь, так получилось…», неужели он думал ,что я не пойму, и я не прощу, да я все за него бы отдала и приняла бы любой исход, если бы он пришел сказал мне все в лицо.

Отношения — это всегда двое, а он, кажется, об этом забыл». Я просила несколько раз, но все, чего я смогла добиться был ответ: «Ты такая замечательная… и т.д. и т.п., дело не в тебе… позже я выдавила из него: «Я не хочу об этом говорить и не хочу говорить, почему я не хочу об этом говорить». Я погибла: никогда моя семья не видела меня такой, да я и сама мыслила себя крепчайшим бригом, которому не страшны волны судьбы, однако первый же шторм лишил меня всех мачт.

Я приходила к родителям в гости и рыдала в три ручья и не могла остановиться. Но я не встречала понимания, меня растили сильной, они не привыкли меня жалеть, и я не получала того, что хотела услышать, все говорили: «Да на что тебе такой, разве на нем сошелся клином белый свет?». Они не понимали, что да, свет и в самом деле сошелся на нем клином, все называли его трусом и предателем, а я не видела в его чертах этого, его образ был по-прежнему чист и безупречен.

Я копалась в себе в поисках ошибки, но ничего не отпускало меня. Мои мысли были прикованы к прошлому и полны вопросов «ну как же так?». Проходило время, я не замечала ничего за пеленой своих проблем. Мир был пуст, поскольку его не было рядом. Глупо, но я надеялась, каждый раз оборачивалась на оклик с надеждой в глазах и искрой в сердце, но все было тщетно. При этом разум мой, кажется, отчетливо понимал, что это конец, а сердце как безумное билось в ожидании. Бабочки умирали, но я тщательно оберегала их от горьких слов, от ненависти, от гнева и обиды, которые потихоньку стали зарождаться во мне.

Однажды уже поздней весной мы снова встретились, на улице. Я шла с работы с кучей бумаг и обсуждала какой-то вопрос по телефону. Он мы чуть не столкнулись на перекрестке, он оглянулся на меня и резко отвернул голову, сделав вид, что меня не заметил. Мне нужно было двигаться в том же направлении, так мы и шли, он впереди, ускоряя шаг, а я сзади, продолжая беседу. Конечно, он мог меня не узнать в лицо, но не расслышать мой голос просто не мог, он сознательно делал вид, что меня не знает.

Больно ли это? Кажется, что непереносимо. Я доверяла ему больше, чем кому-либо, подпустила его к себе, а он порвал мне грудь, вырвал сердце, посмотрел на него и бросил в дорожную пыль. Теперь он ушел вперед, а я все бреду как в тумане, пытаясь запихать трепыхающееся сердечко в рваную рану. Так зарождался гнев. «Что же я такого тебе сделала, что ты смотришь на меня как на отбросы», мы же даже ни разу не поссорились за время, которое провели вместе. Однако, грех мой — гордыня, я не могла позвонить ему, надоедать требованиями объяснения и встречи, я пыталась это принять.

Так в моей жизни появилась черная дыра, в которую в попытках ее залатать я валила все подряд: работу, хобби, встречи с друзьями. Я много добилась, если взглянуть объективно: я сменила работу, меня ценят на новом месте, я снова взялась за руководство студенческим театром, наконец-то издала свои стихи, стала улучшать мастерство игры на гитаре. Но черная дыра поглощала все и никак не могла заполниться, мне не хотелось идти домой и спать, я забывалась в деятельности, но не могла забыться.

Моя обида перешла и на его семью. Дело в том, что мы были вместе почти 2 года, он был знаком с моими родителями и близкими, а я никогда не видела его семьи. Он был желанным гостем в моей семье. Даже когда мы вместе поехали к морю, никто из членов его семьи не заинтересовался, с кем он едет, кто я такая. Родители моего друга разошлись еще в его детстве, а потом несколько раз сходились и расходились. Мать жила только им, он прожил всю жизнь с мамой и бабушкой, которые составляли всю его вселенную.

И вот тут он захотел съехать от них, я видела в происходящем ревность его матери, считая, что она видит меня инициатором этого переезда. Я убеждала себя в этом, и по-прежнему ждала чуда. Но чуда не было. Внешне я пришла в норму, но внутри меня по-прежнему бушевал ураган, который уже разметал в щепки корабль, составляющий мою личность. А я по-прежнему ничего не видела, кроме него, а ведь прошло уже 5 месяцев с той самой февральской ночи. Порой мне казалось, что я его отпустила, и в мою душу как будто закралось равнодушие и спокойствие, но то было лишь затишье перед бурей, ибо когда я видела его снова, отчаяние душило меня с новой силой.

Я молила Бога дать мне знак, хоть какой-нибудь. И он мне его дал (по крайней мере тогда я восприняла его так). Умерла моя бабушка, человек, который был рядом с момента моего рождения, который вдруг исчез навсегда. Так вышло, что в тот день я шла в ритуальное бюро, сжимая в правой руке свидетельства о смерти бабушки, деда, их старшего сына, чтобы доказать наше право захоронить ее на старом кладбище, рядом с ними.

Утрату близких понимаешь не сразу, настоящая боль приходит потом, когда ощущаешь отсутствие человека в мелочах. Я проходила кафе, куда мы с ней часто заходили выпить молочного коктейля. Кафе по прежнему стоит, но я уже выросла, я шла одна… Боль находит отдушину в слезах, я шла и слезы катились у меня из глаз, размазывая тушь по лицу. В этот момент с остановки вышел он, мы прошли так близко, чуть ли не коснувшись плечами, и он снова отвернулся. Мир умер вторично.

Меня вдруг посетила мысль, что я поступала скверно, сажая рожь в выжженную землю, которая не способна дать урожая, а ведь могла давать любовь тем, кому она была нужна, а я не замечала просящих. Так умирает любовь. Я пришла с твердым намерением уничтожить все, что когда–то связывало нас, то, что я хранила долгие месяцы. Все цветы, которые он дарил, после того, как они увядали, я высушивала и хранила в плетеной корзине, стена над столом была увешана фотографиями, на части из них был он и я…

Я давила ладонями сушеные розы и рвала со стен фотографии, после чего упала на пол и рыдала точно в приступе безумия. Когда я проснулась утром, мне стало необъяснимо жаль того розового пепла, который усеивал мой ковер, но цветы было уже не склеить. Я пришпиливала фотографии на стены и точно знала, что любовь не погибает, она вечна, она наше все, воздух, мгновения.

Спросите меня, как я помню наши два года? Это самое сладостное мгновение моей жизни, оно не сравниться ни с чем, это амброзия богов. Если бы у меня был шанс повернуть время вспять, я не задумываясь пошла бы той же дорогой, дорогой любви, дорогой моего сердца. Я отдала бы все на свете за его улыбку для меня, за возможность просыпаться чуть раньше него и смотреть, как он спит, разве есть что-либо прекраснее этих минут. Я ждала бы его всю жизнь, если бы знала, что он придет, хотя бы просто, чтобы еще разок взглянуть на меня. Люблю. Не смотря ни на что люблю, закрываю глаза и чувствую крылья за спиной. Жаль, что пока не могу летать. Люблю и живу этим.

Прошло полгода. Не так давно гуляли с друзьями по парку и встретили его… с девушкой. Конечно, вы вправе сказать, что собственно, может, это и не его новая подружка, они не держались за руки, не обнимали друг друга. Я улыбнулась, приветливо кивнула и произнесла «привет». Он бы и рад наверное был сделать вид, что меня не заметил, заметно дергался, но все же поздоровался в ответ. Быть может, если бы я была одна, он прошел бы мимо, но в компании наших общих друзей не смог. На лице его было смятение: но я не понимала его природы, было ли это отвращение ко мне или же просто неловкость от ситуации: то, что он, наверное, хотел скрыть, раскрылось само собой.

Передо мной, возможно, была причина всего того, что со мной случилось, если честно я даже не рассмотрела ее. Быть может, если бы мы пересеклись в другой жизни в другой ситуации, мы могли бы подружиться, а сейчас оказались на разной стороне баррикад. Я бы с удовольствием сбежала тогда от друзей, но постаралась не испортить вечер. Все то, что я так тщательно закапывала поглубже вновь выплеснулось на поверхность и предательски сдавило горло. Чего стоили мне эти 15 секунд встречи, очень многого.

Я задавалась мелочными вопросами: чем же, чем же я хуже ее, почему она?». Его слова были истины всегда, а сейчас оказались пустой мишурой? Неужели он просто играл со мной все это время? О жестокий, о как жестока твоя игра. И я не понимаю, почему я этого не заметила, разве я была слепа? Я понимаю, что он ничего мне должен, что право любить и выбирать остается за ним. Я знаю, что насильно мил не будешь, и что возможно в том, что я погибла в руинах своих воздушных замков, виноват строитель, то бишь я сама.

Я благодарна ему, что он позволил мне идти рядом с ним по дороге какое-то время, он дал мне понимание счастья. Теперь мне осталось только отпустить, разорвать те последние ниточки, которые привязывают меня к нему. Я понимаю, я хочу научиться это принять. Я не хочу больше плакать о том, что это ушло, я хочу улыбаться тому, что это было со мной.

Я хочу, чтобы моя любовь к этому человеку всегда была со мной, сердце человека ничего не забывает, лишь бы эта память была светлой, пусть она найдет уголочек в моем сердце и успокоиться там. И я понимаю, что не могу, я не в силах этого сделать… мне кажется, что мир на этом заканчивается, что я падаю в пропасть и если я отпущу его руку (пусть эта рука и состоит из эфемерного света), я погибну, я никогда не смогу возродиться.

Мы все бежим в этом мире, просто чтобы для того, чтобы достигнув горизонта, откинув влажную прядь волос с лица, перевести дух и, почувствовав чей-то взгляд, обернуться и сказать:

— Ты ждал меня?
— Всегда.

И захлебнуться пониманием этого. Я все еще жду, я все еще лелею в себе надежду, я все еще превращаю многоточие нашего прощания в запятые, а все из-за невысказанных когда-то слов, время которых уже ушло. Я уговариваю себя, но каждое утро мое сердце просыпается со словами «но, может, сегодня», но с каждым днем «сегодня» становится все слабее. Я не в силах убить в себе надежду, у меня не поднимается рука.

Я не живу без него, я существую, я иду вперед, обращая взор назад в мой «золотой век». Эти события произошли 6 февраля 2008. С тех пор немало воды утекло. Начну излагать по порядку.

Я познакомилась с молодым человеком, сошлись мы с ним на почве безграничной любви к литературе. Он рассуждал так по-взрослому и в то же время порой вел себя как большой ребенок. Он ходил за мной повсюду, каждый день приходил в гости. Стоит признаться, что поначалу меня это страшно раздражало. Меня воспитывали как барышню достаточно культурную, и просто выставить человека, потому что уже поздно и я хочу спать, я не могла. Поэтому приходилось слушать его длительные речи (кстати, зачастую безумно увлекательные).

Так тянулось временно, медленно как расплавленная на солнце карамель. Постепенно я привыкла к нему. Я все же, наверное, не ошибусь, если назову это именно так, привычка, привязанность. Это не любовь. Я не влюбилась. Хотя, мудрые люди говорят, что чувства не могут повторяться, каждое новое чувство к человеку обладает новыми гранями, доселе не известными. Но я не любила, или мне кажется, что не любила.

Мнящий себя многообещающим писателем (с одной написанной и неопубликованной книгой и кучей по-настоящему самобытных стихов), он оказался для меня неплохим противоядием. Его нескончаемые «подколы», порой балансирующие на грани, вывели меня из затянувшегося состояния ступора. Я немного ожила, осмотрелась, увидела, что целый год мой мир жил как-будто без меня.

Я посмотрела на себя в зеркало, из блестящей глубины на меня смотрело совершенно другое существо. Оно вылезло из зеркала и ползло в меня, заронив немного зазеркального льда мне в душу. Наверное, просто я выросла из тех розовых очков, которые носила до этого. Я стала реальнее смотреть на вещи и стала более критична ко всему. В голосе прорезались саркастические нотки, ничего больше не резало мое сердце, шрамы не чувствуют боли (ох, как же я тогда ошибалась).

Наши отношения с Прозаиком (разрешите мне называть его так, замахнувшись на булгаковского Мастера) потихоньку катились в своей колее, не развиваясь и не разваливаясь. Точнее, у него была своя колея и у меня — своя, просто потом они стали постепенно объединяться в одну большую «русскую дорогу», покрытую колдобинами и рытвинами.

Я нашла человека, о котором можно было заботиться. Я начала готовить вкусные вещи, в холодильнике появилась не только кроличья еда, которой я перебивалась сама, но и что-то поинтереснее. Мне нравилось его общество, нравилось его слушать. Но у Прозаика был еще свой нераспакованный багаж.

Когда-то он очень любил и ради этой любви от очень многого отказался, он с жил со своей красавицей около пяти лет, после чего она упорхнула от него, заявив, что клетка тесновата, и что ее душа просит свободы. Свою белокурую птичку Прозаик не поймал, не смог, но все же продолжал надеяться, что она все же сама однажды добровольно вернется в его сад. Такие мысли не покинули его и в тот момент, когда у него начались отношения со мной.

Я приняла политику невмешательства, будучи уверенной в том, что он все равно вернется в свой сад ждать под тенистой ивой. А он все метался меж двух огней, не имея в себе сил выбрать, в каком из них гореть. Абсолютно был уверен, что можно одинаково любить двух женщин. Я лишь тихонько посмеивалась и пила сладкий зеленый чай.

Как-то мы смотрели фильм, и я задремала, проснулась от его голоса, доносящегося с кухни. Я хотела выбежать с видом разъяренной валькирии и полюбопытствовать, зачем же он тревожит мой случайный сон. У двери я застыла, он говорил по телефону. Ах как нехорошо подслушивать чужие разговоры, но пока я соображала, что делать, стоит ли выйти и дать понять, что я проснулась, или найти плеер и засунуть наушники себе в уши, я все же уловила часть разговора.

Прозаик беседовал с ней о том, что он столько всего делает для восстановления их отношений, а она ничегошеньки не делает в ответ. Вот вам и пожалуйста. Я расстроилась, безумно расстроилась, он не знал, как объяснить причину моего поведения, что я резко замолчала и за весь вечер так больше ни разу не улыбнулась. В итоге мы поругались… в очередной раз (как забавно порой складывается жизнь… с тем, кто ушел без объяснений за 2 года мы не поругались ни разу, ни один из нас не давал для этого повода, а с господином Прозаиком умудрялись переругиваться по нескольку раз в неделю, хотя серьезных ссор было всего несколько).

Я написала ему письмо, после чего он примчался и начались длительные разборы полетов. Моей крепости пришлось пасть из-за логики, ведь я же убеждала себя, что мне все равно. Да и после первого предательства каждое последующее воспринимается не так болезненно, точно также как яд не смертелен, если до этого вы принимали его ежедневно по чуть-чуть, постепенно увеличивая дозу. Мы пришли к соглашению, что если он захочет уйти обратно к своей прежней жизни, он скажет мне и спокойно уйдет, а не будет жить на два окопа, как профессиональный разведчик.

Меня не отпускало чувство, что я не могу положиться на него во всем, я не видела в нем той стены, за которой я смогу переждать жизненные невзгоды. Такую стену я видела в моей первой любви, хотя судя по всему, я сама построила большую ее часть своими иллюзиями. Но я вкалывала как лошадь, чтобы быть финансово независимой от родителей, а он жил какой-то своей богемной жизнью, собирая книги и всякие безделушки, удовлетворившись скучной и бесперспективной работой.

А я все штурмовала скалы. Пыталась развиваться, он одобрял мои потуги, но сам оставался на месте и мечтал о будущих свершениях и книгах, вышедших из под его пера. Собственно меня наверное уже можно упрекнуть в меркантильности и приземленности, но, видимо, чем старше мы становимся, тем больше мы думаем о более прагматичных сторонах жизни. Он часто заговаривал, что однажды мы поженимся, и у нас будет семья.

А иногда говорил в шутку, а пойдем прямо сейчас подадим заявление в загс, а то никогда не соберемся, родим ребенка, и все будет хорошо, нам уже и лет немало, давно пора. И если я говорила ему, что он большой ребенок, то он улыбался и говорил, что мне под силу сделать из него успешного мужчину. Так уж сложилось, что с уходом моей первой любви жизнь закипела, появилось много новых проектов, стали записываться песни.

И вот однажды одна добрая душа скинула мне ссылку на его страничку на одном из этих он-лайн наркотиков, сайтов типа «одноклассники» или «в контакте». И вот с монитора мне улыбается лучащееся счастьем милое лицо, по которому я так тосковала, на котором так долго мечтала увидеть улыбку, адресованную мне… У него все просто супер, судя по контенту страницы, жизнь прекрасна, в активном поиске нового вдохновения женского пола и без тени воспоминания обо мне.

Смешно, да нет, наверное, печально, или даже тоскливо до ощущения полной пустоты в душе и снова больно, ничуть не меньше, чем прежде. Все то, что я так упорно целый год запихивала поглубже и подальше в уголочек сердца, выползло наружу и заполонило собой все, растаял на время тот кусочек зазеркального льда… Ничего не ушло, не забылось и не стерлось, все было как прежде живо, я все также люблю этого человека, я его не отпустила, не отпустила до конца.

Я по-прежнему жду его возвращения, зная при этом, что он никогда не вернется. Так что же я делаю с моим добродушным богемным Прозаиком. Пришло время во всем разобраться, если рвать, то рвать сейчас и навсегда. Все было не пошло, мы гуляли, держались за руки, проводили много времени вместе. Мне было так тихо и спокойно сидеть вечером на скамейке в парке, прислонившись к его плечу. Но вот тут жизнь опять все перекроила по-своему.

Опять окунувшись в водоворот перипетий личной жизни, я набрала папин номер и проболтала с ним около часа. Мой папа вот уже лет 8 живет в разъездах, он проектирует огромные гостиничные комплексы на юге России. Мы с папой обсудили мое будущее поступление в аспирантуру, мою личную жизнь, он снова сказал, как сильно любит свою Сюсечку (так он всегда меня называл). А через пару дней утром меня разбудил телефонный звонок, и мама сказала, что папы больше нет. Папа умер, его убили.

Что случилось? В один миг ничего не стало, все пропало, и осталось голая пустыня и выжженная земля. Я стояла на ней, и на мили вокруг ничего не было видно, только голая черная земля. В ту ночь Прозаик остался у меня, и он держал мои трясущиеся руки и слушал, как я что-то говорила срывающимся голосом. Я отчетливо помню те дни, как мы собирались уезжать за папой в Анапу, как мы покупали ему костюм, его последний костюм, как продавцы советовали нам, что выбрать и что лучше будет сидеть, как раздражали меня их советы, как стучало в голове только одно ПАПЫ БОЛЬШЕ НЕТ.

Я безотчетно набирала его номер на телефоне и каждый раз слышала в трубке «абонент временно не доступен», абонент недоступен навсегда… Мы долго добирались до места и попали в морг только после пасхи в понедельник. Папа ждал нас семь дней. Мы отдали вещи работникам морга и пошли выбирать гроб. Как же мы сейчас положим туда папу? Как же это возможно? … Через полчаса его готового в дорогу вынесли в миниатюрный траурный зал морга.

Путь от машины до двери у нормального человека занимает меньше минуты, мне казалось, что я шла целую вечность. Перед этой дверью папа был живой, а сразу за ней в ярком пурпурном гробу, обитом траурной лентой, лежал тоже папа, папа, который уже не откроет глаза и не скажет «привет, ребенок». В первый раз я увидела только краешек его ботинок и мельком лицо, после чего выбежала на свет и выла, вцепившись руками в металлическое ограждение лестницы. Чуть позже я подошла снова.

Я ненавижу тех, кто видя покойника, говорит, что тот улыбается. Но папа улыбался, его лицо изменилось, может как-то не так упал свет, папа улыбался, он был рад нас видеть (бред конечно, но все же). Это был папа, все тот же папа, его нос, его глаза, выболевшая оспинка над переносицей, только вот его кожа была холодной. Я не люблю реветь, ненавижу, когда меня жалеют. Но я стояла и смотрела и не могла насмотреться, старалась запомнить каждую мелочь, каждую черту и помнить ее вечно.

Дорога была тяжелой, я была в аду, где видела все ужасы, я теперь ничего не боюсь. Я точно знаю, что такое отчаяние, я смотрела ему прямо в глаза и плакала от бессильной злобы от того, что не могла ничего изменить.

Наш путь занял неделю. Если бы я не звонила Прозаику, я, наверное, сошла бы с ума, если бы он не писал мне электронные письма, я сошла бы с ума. Если бы он не оттащил меня от гроба в день похорон, я так и стояла бы, теребя папину руку и шепча «проснись, проснись».

Утрата познается не сразу, она более всего чувствуется потом, в мелочах, когда проходит время. Прошел уже почти месяц со дня его смерти, а я все еще не могу спать, я засыпаю на пару часов и просыпаюсь с одной мыслью… папа, как же так случилось, что тебя больше нет. Я ведь столько тебе не сказала, не успела, я была уверена, что у нас с тобой еще куча времени. Все было бы так хорошо. В даже в последний наш с тобой разговор мы говорили о моих проблемах, о моей неудавшейся личной жизни, я даже не помню сказала ли я тебе, что тоже очень тебя люблю.

Я не знаю, почему так случилось. Может, это я во всем виновата, я к своему не такому уж и большому возрасту успела наделать ошибок, да я любила фантазировать и выдавать порой желаемое за действительное, придумывать какой-то свой мир. Но разве так наказывают? Мне с трудом верится, что все когда-нибудь будет хорошо, что я выберусь на свет из своего колодца. Я вообще не уверена, что чего-то хочу.

Прости меня, папа, я думала, что я все успею. Но я знаю, что мы с тобой еще встретимся. Когда-нибудь придет и мое время, а ты просто меня подождешь там. У тебя будет домик на берегу речки (прямо как в той песне Наутилуса), ты будешь там жить создавать свои гениальные штучки, строить дома, ведь рай тоже кто-то строит. Когда я приду, ты выйдешь меня встречать, я снова услышу твой голос, снова тебя обниму. Все опять повториться сначала.

А пока я наведу порядок в своей жизни, я не хочу новых ошибок, не хочу быть причиной чьих-то переживаний. И сейчас, в один из вечеров, оторвавшись от очередной «халтурки» на дом, я сижу и копаюсь в себе. Я хочу найти тот баланс гармонии, который успокоит мое сердце и душу.

Прежде всего, надо отпустить, оторвать от себя Прозаика, моего милого, доброго, хорошего Прозаика, которому я обязана так многим. Я вижу в нем отличного человека, прекрасного друга, может быть заботливого мужа и нежного отца, я даже вижу в нем порой своего папу, папа также любил пошутить, но я не вижу в нем себя.

Не стоило всего этого начинать и запускать так далеко, но назад пути нет, я невольно привязала его к себе, мой уход будет для него очень болезненным. Прости меня и за это. Но я люблю все того же человека из моего прошлого и даже уходя, я всегда возвращаюсь, пусть не к нему, но к его образу в моем сердце. Может быть, я ошибусь и потом буду жалеть о свершенном шаге, но сейчас он кажется мне правильным и честным.

Я всегда приду к нему, если ему нужна будет моя помощь или поддержка, и если он захочет ее принять от меня. У меня просто так пусто внутри. Мне хочется одиночества, но с другой стороны, я его страшусь.

Я поговорила с Прозаиком об этом, сказала, что наверное есть смысл все прекратить. Я не могу объяснить почему, но мне кажется, что так будет лучше, по крайней мере на время, пока у меня все устаканится, пока я снова не превращусь в живого человека робота. И я знаю, что мучаю его, и безумно не хочу причинять ему боль.

Когда я все ему объяснила, мне стало чуть легче, но всю ночь я провела без сна, думая о том, что будет сейчас, стало так горько, как будто я потеряла кого-то. Мой друг сказал, что все понимает, и что ничего по сути не изменится, что он по-прежнему будет со мной общаться и приходить ко мне, что будет рядом, просто чуть подальше.

Я просто хотела быть честной всегда, чтобы не врать близким людям, а получаюсь какой-то эгоисткой. Что делать? Правильно ли я поступаю?

Badmouse